Один из самых известных голкиперов в истории российского хоккея, обладатель Кубка Стэнли Николай Хабибулин встретился с российскими журналистами в ходе предсезонного турнира в Сочи, чтобы рассказать, чем занимался после завершения профессиональной карьеры, объяснить, чем для него стала история с тюремным заключением в Аризоне, и вспомнить сезон, который провел в казанском «Ак Барсе».— Вы одна из самых загадочных фигур российского хоккея. Даже на Википедии указаны два варианта вашего отчества: Александрович и Иванович.— Настоящее — Александрович! Странно, мне казалось, что эта ошибка уже была исправлена.

— На пять лет, с момента завершения карьеры, вы напрочь выпали из информационного поля. Чем занимались все это время?

— Когда завершил карьеру, у меня не было понимания, чем я хочу заниматься дальше. Так что, можно сказать, последние пять лет я обдумывал этот вопрос. Первое время вообще ничем не занимался: ходил в зал, тренировался, отдыхал, просто наслаждался безрежимным образом жизни. Первые пару лет, если честно, не хотелось ни хоккей смотреть, ни прикасаться к игровой форме. Но когда я приехал в Россию, то начал ходить на матчи КХЛ, и постепенно интерес вернулся. Понял, что хоккей мне нравится, что хочу передать накопленные знания.

— Трудно ли дался переезд в Россию после завершения карьеры?— Не скажу, что мне тяжело было переезжать, Россия же цивилизованная страна. Это не 90-е годы, когда есть нечего было, сейчас всё доступно, так что не было желания вернуться в Америку.

— Как получилось, что вы решили вернуться в Россию? Вы вернулись навсегда?— Навсегда или нет – жизнь покажет. Пока я здесь и готов работать. Просто в Аризоне, на самом деле, было скучновато. Когда ты играешь, приходишь в раздевалку, есть какое-то общение. Когда заканчиваешь, общение сходит на нет. И если ты не работаешь, быстро становится скучно.— Сейчас вы живете в Екатеринбурге, неужели не было контактов с «Автомобилистом»?— Не было. Видимо, позиции, на которые меня можно привлечь, заняты.

— А предложение от ФХР о работе давно поступило?— Сначала я приезжал несколько раз в Сочи в центр «Сириус», чтобы поработать с детьми. У нас была одна лекция с вратарями, и я выходил на лед с ребятами по 14-15 лет. Потом (первый вице-президент ФХР) Роман Борисович Ротенберг мне позвонил, мы пообщались, и быстро всё сошлось. Теперь я тренер вратарей олимпийской сборной и курирую сборные U20, U18, U17 и U16. — Не тяжело так распыляться?— Посмотрим, я только приступил к работе. Надо будет понять, что происходит в каждой команде. Мне придется больше не тренировать, а общаться с тренерами, делиться своими соображениями, опытом. Полноценный тренер я только в олимпийской сборной.

– Вы стремитесь к каждодневной работе? Сейчас же у вас, получается, неполная занятость.– На данном этапе первостепенная задача для меня – работа с олимпийской сборной на турнире в Сочи. Дальше уже сядем и будем смотреть расписание: будем интегрироваться и с молодежными, и юниорскими сборными. Думаю, работы у меня будет достаточно.

«Жалею, что ни разу не съездил на чемпионат мира»

— Кто вам больше нравится – Андрей Василевский или Сергей Бобровский?

— Тяжелый выбор. Василевский помоложе, габаритнее, если ему какие-то нюансы подточить, то он может еще добавить. — Василевский потихоньку отбирает ваши рекорды в «Тампе»?
— Здорово, что наш российский вратарь ставит рекорды. «Тампа», конечно, не относится к шестерке команд с богатейшими традициями, но всё равно приятно, что он показывает такие результаты.— За счет чего сейчас русская вратарская школа на подъеме?— Это талант и целеустремленность ребят, на пути которых попались хорошие тренеры. Сейчас довольно много российских вратарей за океаном играет, это говорит о том, что у нас тоже умеют тренировать.

— Вам не хватило только победы на чемпионате мира, чтобы попасть в «Тройной золотой клуб». Не жалеете, что не ездили на эти турниры? — Что есть, то есть. Если посмотреть назад, то в какой-то степени я жалею, что ни разу не съездил на чемпионат мира. Но, если честно, когда играешь целый сезон и полностью выкладываешься, то сил остается очень мало. Это довольно большая психологическая нагрузка, и у меня не было особого желания и драйва дальше продолжать сезон. Приезжать в сборную и играть вполсилы я не хотел, это не совсем справедливо по отношению к игрокам, тренерам и болельщикам команды. — Тем не менее у вас хватает запоминающихся матчей в форме сборной. Для вас лучшая игра в сборной – это четвертьфинал с чехами на Олимпиаде-2002?

— В сборной я не так часто появлялся, поэтому матчей этих не так уж и много. Думаю, я бы поставил тот матч в топ-3 за всю карьеру и по игре, и по значимости, и по результату.
— А какие еще два?— В мой второй сезон в НХЛ мы играли в Детройте, как раз там была наша «Русская пятерка». Мы проигрывали 1-3 в серии, и все уже нас списали, а мы приехали и обыграли их там, причем по броскам у «Детройта» было за 50, а у нас – 18 или 19.
— Третий матч в вашем топе?— Седьмая игра финала Кубка Стэнли-2004 с «Калгари», когда мы выиграли при домашних трибунах такой почетный трофей. Работы в том матче у меня было немного, но игра настолько значимая, что такое не может забыться.
— Сколько раз вы пересматривали свои любимые матчи?— Когда играл, частенько пересматривал. Если что-то не получается и нужны позитивные эмоции, включаешь, смотришь.
— А после карьеры?

— Один раз смотрел матч с чехами. Случайно вылетел мне в YouTube, я нажал и на два часа залип.

«Мне будто кто-то сказал сверху: «Давай-ка, пора тебе задуматься»

— Вы завершили карьеру из-за проблем со здоровьем? Что-то с сердцем?— Нет, с сердцем нормально всё было. Завершил карьеру в «Чикаго», потому что получил травму и выбыл до конца сезона. Когда выздоровел, предложений не поступило. Подумал, что в 41 год можно и закончить.

— А шанс стать тренером в Северной Америке был? Или русских тренеров там не ждут?— Не мне судить, ждут или нет. Если честно, я просто не пытался. Но если посмотреть на все клубы НХЛ, русских не так уж и много там работает.
— Когда вы играли, ходило много разговоров о вашем непростом характере, принципиальности.— Я не конфликтный человек, я люблю договариваться. Но если что-то не так, то всегда держу позицию.
— Известно, что вы покупали дорогие машины за двести-триста тысяч долларов. Вам не жалко, что вы тратили такие суммы?

— Если человек заработал сам, заработал своим трудом, умом, потом, он вправе распоряжаться деньгами так, как посчитает нужным. Здесь не может быть вопросов.
— Что за черный «Феррари» у вас был, за рулем которого вас поймали в 2010 году выпившим?— (Улыбается) Самый дешевый «Феррари».
— Они дешевыми не бывают.— (Смеется) Самый дешевый из недешевых «Феррари». «Феррари Калифорния». Нехороший был опыт с ней, но всё равно это хороший урок.
— Ваш агент по России Юрий Николаев утверждал, что вы вообще ничего не пили тогда.— Это не совсем так, конечно. Там же всё просто: меня отвезли на экспертизу, взяли кровь — тут уже не отвертишься.
— В США вы месяц отсидели в тюрьме за вождение в нетрезвом виде, в России за это вас максимум лишили бы прав. Вы бы хотели, чтобы у нас были такие строгие законы? — Если честно, всё это было неприятно. Я через многое прошел за эти год-полтора. Это случилось в 2010 году, прошло девять лет, но всё равно люди об этом помнят. Но повторю, это был определенный урок для меня, будто сверху мне кто-то сказал: «Давай-ка, пора тебе задуматься». Этот случай напрочь у меня отбил всё желание даже глоток пива делать перед тем, как садиться за руль. Остановили за скорость, бог с ним. Но всё может хуже закончиться, можно попасть в аварию, можно покалечиться или, не дай бог, кого-то покалечить, кто-то погибнет. Если бы меня спросили, я бы ужесточил наказание в России за вождение в нетрезвом виде.
— Что за условия в аризонской тюрьме?— Типичный палаточный городок, тенты. Жара стояла, август месяц, 38 градусов ночью, никаких кондиционеров. Так что приятного мало.
— Но вы могли уходить на тренировки днем?— Да, с понедельника по пятницу это можно было делать. Там не было сильно криминальных личностей, никаких уголовников, только обычные люди, кто не платил алименты или был пойман на вождении в нетрезвом виде. Все могли уходить на работу.
— У вас же там автографы брали даже?

— (Улыбается) Было такое, да.
— Как на этот случай отреагировал «Эдмонтон», за который вы только-только начали выступать?— Обычно клубы НХЛ никак не реагируют, принимают сдержанную позицию. Естественно, никому это не понравилось, но не было никакого предвзятого отношения со стороны тренеров, менеджеров, одноклубников. Все понимали, что это с каждым может случиться.
— А если бы это случилось с вами в «Тампе» Джона Тортореллы? Он бы мог бурно отреагировать?— Вот он бы мог. Торторелла очень импульсивный человек, хотя вне льда очень добродушный. Когда дело касается команды, игры, то он бы мог отреагировать бурно, но потом бы остыл.
— Сергей Бобровский рассказывал, что у него доходило до словесных перепалок с Тортореллой. Вам приходилось кричать друг на друга?— Я знаю, что Джон к этому нормально относится. Более того, мне иногда казалось, что он специально людей провоцирует, чтобы они ему какие-то гадости наговорили. Но я никогда не видел смысла что-то отвечать на такие нападки. Если он что-то говорил через прессу, это другое дело. Он частенько так делал. В таких случаях я соответственно тоже отвечал через репортеров, всё цивильно.

«Азаренко ничего мне не дарила, но это и не нужно было»

— Расскажите про Викторию Азаренко. Вы ее в 14 лет привезли к себе домой в Штаты, оплачивали ее тренировки. Вы тогда верили, что она станет топ-теннисисткой, которая будет выигрывать турниры Большого шлема?— Этим занималась моя жена, я сам в теннисе не особо разбираюсь. У меня же дочь занималась теннисом, и мы подумали: было бы неплохо, чтобы они вместе росли. В то время Азаренко уже входила в топ-5 юниоров мира. Она жила у нас с 15 до 19 лет, так постепенно и дошла до первой строчки в мировом рейтинге.
— Вы сейчас продолжаете общаться?— Мы давно не общались, если честно. Она повзрослела, потерялись связи. Но я периодически слежу, что там происходит. Не так часто она играет, как раньше, результаты не такие хорошие, но иногда я за ней смотрю.
— Может, Виктория вас финансово отблагодарила? Вы так много для нее сделали. Может, «Феррари» вам подарила?

— Нет, ничего не дарила, и не нужно было. Об этом речи не шло, никто ничего не ждал друг от друга. Так сразу было сказано.— Немного про вашу легендарную забастовку. Вы хотели четыре миллиона долларов в год, а клуб предлагал три. В итоге вы пропустили два сезона и, по сути, потеряли шесть. Так получается?— Не скажу, что потерял шесть, потому что в «Тампе» я подписал более выгодный контракт, в «Тампе» я выиграл Кубок Стэнли и подписал контракт еще лучше. Если бы я остался в «Финиксе», кто знает, что бы было? Всё к лучшему. Не вижу смысла смотреть на эту тему под таким углом. Даже если какие-то деньги и были потеряны, важнее, что не отступился от своей позиции. Во что я верил, то и доказал.
— Вы за два года забастовки были близки к тому, чтобы плюнуть и согласиться на условия клуба?— Нет. Какой смысл? Если в чем-то сомневаешься, зачем тогда затевать?— Еще одна интересная история – это Олимпиада 1992 года, когда вашу золотую медаль забрал Виктор Тихонов.— В то время я еще не сыграл ни одного матча в чемпионате страны. Для меня до сих пор остается загадкой, как я попал на Олимпиаду. Я тогда не был заявлен ни на один матч, не сидел на скамейке. Мне было 19 лет, так что я не считал, что могу претендовать на эту медаль.- Говорили, что Хабибулин не будет играть за сборную, пока ему не вернут медаль. Это правда? — Никогда не ставил таких условий, не просил вернуть мне медаль. Просто Слава Фетисов посчитал, что так будет правильно, договорился с Рене Фазелем или кем-то еще. Как я понимаю, из олимпийского музея взяли медаль и вручили мне перед Олимпиадой в Солт-Лейк-Сити.

«В локаутный год мы на любой рейс садились как на последний»

— С Павлом Дацюком в Екатеринбурге общаетесь? — Я не слишком хорошо его знаю, мы немного пересекались с ним в НХЛ, и когда он играл в Санкт-Петербурге. — Вообще среди российских хоккеистов у вас есть друзья? — Игорь Королев был моим самым близким другом. Много людей, с которыми я хорошо общаюсь, но настоящих друзей, наверное, не может быть много. – О чем вы подумали, когда впервые услышали о трагедии в Ярославле?– Сначала долго не мог поверить в это. Потом посмотрел новости… Не знаю, что тут сказать…– Брэд Ричардс говорил, что в «Ак Барсе» вы летали на разваливающемся «кукурузнике». Страшно было?– Немного. Было впечатление, что самолеты трещат по швам. – Самый ужасный рейс помните?– Мы на любой рейс садились как на последний… Летишь, всё трясется, полки отваливаются. — Насколько вообще это было интересное приключение – игра за «Ак Барс» в локаутном сезоне-2004/05? Могла ли та команда выиграть титул? Или это был своего рода Матч звезд длиной в сезон? — У нас был хороший подбор игроков, но команды у нас не получилось. — Почему?— Просто командой руководил неправильный человек. — Билялетдинов — плохой тренер? — Я не говорю, что Билялетдинов — плохой тренер. Думаю, ему нужны определенные игроки. Как мне показалось, он просто не знал, что делать с таким большим количеством звезд. — Может, Россия тогда была не готова к таким звездным командам? — Время выбирать не приходится. На самом деле, к Казани вопросов особо не было – мы жили в классной гостинице «Мираж», хорошая раздевалка была на арене, пусть она сама и была уже древней. Другое дело, когда едешь в другие города. Тут уже немножко шок был. Хотя лично я нормально всё воспринимал.

Источник: rsport.ru